КОНЦЕПТ «СООБЩЕСТВО КИТАЙСКОЙ НАЦИИ» В КОНТЕКСТЕ СОХРАНЕНИЯ НАЦИОНАЛЬНОЙ ИДЕНТИЧНОСТИ В АВТОНОМНЫХ РАЙОНАХ ПОДНЕБЕСНОЙ
Поднебесная, имея пятитысячелетнюю историю всегда представляла собой конгломерат различных этносов и культур. Данный факт присущ и современному Китаю, где, как и в других крупных странах мира, имеется полиэтничное население с множеством этнических групп, проживающих как на территории автономных районов, так и в других провинциях страны. В тоже время для формирования единой национальной идентичности граждан Китая, широко используется термин «китайская нация» (中华民族, «чжунхуа миньцзу»), которая стала своего рода доктринальной концепцией китайского политического истеблишмента сразу же после падения Цинского Китая и образования Китайской Республики (中華民國) в 1912 году и определяемая синологами как политическая и националистическая концепция в современном китайском национализме.
Еще, Сунь Ятсен (1866-1925), первый Президент Китайской Республики, утверждал, что существует одна китайская нация, которая состоит из множества семей и кланов (а не наций или этносов). С образованием КНР в 1949 году Коммунистическая партия Китая в своих программных документах всегда подчеркивала, что «Китайская Народная Республика стала большой семьей дружбы и сотрудничества между всеми этническими группами». С этого времени и по сей день руководство Поднебесной последовательно подтверждала и объявляла о существовании в стране 55 этнических меньшинств помимо ханьской национальности. С началом же продвижения «политики реформ и открытости» (1978) восстановление национальных отношений и построение новых национальных теорий стало главным приоритетом. И вовсе не случайно, что в 2010-х гг. Генеральный секретарь ЦК КПК и Председатель КНР Си Цзиньпин заявил, что самым долгосрочным и коренным фактором укрепления единства китайской нации является усиление культурной идентичности, которая позволит создать общий духовный очаг, действенно воспитывающий чувство общности китайской нации: «Китайское национальное сообщество («сообщество китайской нации») – это сообщество единой судьбы, в котором, когда хорошо одному, хорошо всем; когда страдает один, страдают все. Когда этнические группы тесно связывают свою судьбу с судьбой китайской нации, тогда есть будущее и надежда».
Этнический плюрализм, предложенный в свое время профессором социологии Пекинского университета Фэй Сяотуном (1910-2005), выступавшего с критикой по отношению к тем, кто отрицал существование этнических меньшинств в Китае, был интерпретирован Си Цзиньпином, как «большая семья, состоящая из множества ее членов», которые «разделяют счастье и горе». Отсюда и официальная позиция Пекина, где «сообщество китайской нации» основана на общих исторических условиях, общих ценностях, общей материальной основе, общей идентичности и общем духовном доме [Си Цзиньпин о государственном управлении, Пекин, 2020, с.1347], с непрерывной историей существования «китайской нации», которая, в результате постоянной интеграции и трансформации, превращается в «единую».
За более 70 лет с момента образования КНР, культура национальных меньшинств Поднебесной в разной степени ассимилирована с ханьской, включая языки, повседневные наряды, социальные ценности и религии. В связи с чем, понятия «китайская нация» и «ханьская этническая принадлежность» в современной китайской парадигме при многих обстоятельствах взаимозаменяемы. Однако несмотря на это, этноконфессиональнальная идентичность тюркских мусульманских меньшинств Синьцзян-Уйгурского автономного района (СУАР) и Нинся-Хуэйского автомного района (НХАР), буддистов Тибета (Тибетский автономный район / ТАР) и Внутренней Монголии (Автономный район Внутренней Монголии / АРВМ) по-прежнему отличается от основной «китайской» идентичности.
Так, например, в Синьцзяне сегодня проживает 47 этнических групп, среди которых самыми многочисленными являются 6 групп – уйгуры, ханьцы, казахи, хуэй численностью более 1 миллиона человек, а также киргизы и монголы численностью более 100 000 человек [См.: https://ru.wikipedia.org/Синьцзян-Уйгурский_автономный_район]. Если перечисленные этносы, кроме ханьцев, имеют пантюркистскую и панисламскую идентичность, то и другие этносы Синьцзяна (сибо, русские, тибетцы и др.) также имеют свои этнические и религиозные идентичности. Это говорит о том, что расхождений между меньшинствами Синьцзяна и «чжунхуа миньцзу» в культуре, языке и религии предостаточно. Тем не менее, согласно КПК, чем более глубже меньшинства ассимилируются с культурой ханьцев, тем меньше вероятность того, что они сформируют свою собственную идентичность, чтобы конкурировать с правительством и угрожать целостности Поднебесной. Поэтому в Конституции КНР говорится, что обязанностью всех китайских граждан является «защита объединения страны и единства всех ее национальностей» [19]. Как мы видим, официальный Пекин активно продвигает в Синьцзяне идеологему «поддержания безопасности и целостности нации».
Следует отметить, что несмотря на то, что жители Синьцзяна составляют всего лишь 1% от всего населения Китая, этот регион занимает одну шестую всей территории страны и является крупным энергетическим регионом, транзитные газопроводы которого соединяют его с крупными прибрежными городами, такими как Пекин, Шанхай и Гуанчжоу, и транспортируют природный газ в дальневосточные районы страны. К тому же Синьцзян также богат солью, золотом, нефритом и углем, а его запасы нефти составляют примерно до 60% экономики КНР. Кроме своего энергетического резерва и производства, СУАР занимает важное место в стратегиях внешних связей Китая с государствами Центральной Азии, являясь «воротами» для энергетических поставок из стран региона во внутренний Китай. Поэтому, стабильность и сохранение региональной безопасности в Синьцзяне крайне необходима Пекину, чтобы гарантировать надежное энергоснабжение Поднебесной.
Однако официальная риторика Пекина о «китайской нации» не находит отклика на самоидентификацию многих этнических меньшинств в Синьцзяне, что приводит к этническим конфликтам, имеющих самые разные причины: от поддержки представителей одних этнических групп «угнетаемых» другими, до отсутствия возможностей для социальной мобилизации этнических групп [Cordell K., Wolff S. Ethnic Conflict: Causes, Consequences, and Responses. Cambridge; Malden, MA: Polity, 2009. РР.30-31].
Периодические вспышки протестов, происходящие в Синьцзяне начиная со второй половины ХХ века, большинство из которых произошло в Кашгаре, Турфане и Хотане (имеющих самый низкий экономический статус как в регионе, так и в стране – Е.Б.), связано с масштабной иммиграцией ханьцев в данные районы. Данная миграция ханьцев местным мусульманским населением (особенно уйгурами), воспринимается как захватническая кампания, а также как попытка по искоренению их национальной и культурной идентичности. В свою очередь Пекин, миграцию ханьцев в Синьцзян объясняет, как возращение ханьцев на свою историческую родину. Такой своеобразный этнополитический «микст» в начале 1990-х гг. вызвал среди населения СУАР три основных идеи: 1) призыв к независимости; 2) призыв сохранить культурные различия и 3) призыв к объединению хань и уйгуров [Al Riyami R.F. Resolving the Issue of Xinjiang / https://www.researchgate.net/publication/329591391_Resolving_the_Issue_of_Xinjia]. Если первое для Пекина неприемлемо, то две следующие пользуются поддержкой со стороны китайского руководства.
Не секрет, что в рамках создания единой идентичности «чжунхуа миньцзу», китайским руководством в качестве одного из средств достижения этого используется репрессивная религиозная политика, которая стала применятся после имевших место терактов накануне Олимпиады-2008 в Пекине, а также кровопролитных инцидентов между уйгурами и ханьцами в 2009 году и террористическим актом в Куньмине в 2014 году, в происшествии которого были обвинены сепаратистские группы Синьцзяна, причастные к террористической деятельности ETIM (East Turkestan independence movement / Движение за независимость Восточного Туркестана) и Всемирного уйгурского конгресса. Деятельность данных организаций поддерживаются воинствующими исламскими экстремистскими группировками, как, например, Исламское движение Восточного Туркестана / ИДВТ (в ноябре 2020 года Госдепартамент США исключил группу «Исламское движение Восточного Туркестана» из списка террористических организаций. Причиной такого решения Госсекретарь США Майк Помпео назвал «отсутствие на протяжении более десятилетия заслуживающих доверия свидетельств, что ИДВТ всё еще существует» – Е.Б.). Несмотря на то, что ETIM физически никогда не присутствовала в регионе, «уйгурский терроризм» превратился для Пекина в постоянную «барабанную дробь», а случаи проявления недовольства со стороны жителей региона стали подавляться все более активно и жестоко. «Задержания и наказания уйгуров, казахов, киргизов и других мусульман на основе символов и обычаев, связанных с исламскими верованиями», которые особенно усилились с 2016 года, теперь стали оправдываться «Новым законом о борьбе с терроризмом» (декабрь 2015 г.), постановлением о «деэкстремификации» (март 2017 г.), а также пересмотром положений, регулирующих вопросы религий (сентябрь 2017 г.) и началом масштабного строительства лагерей для «перевоспитания» [Millward J., Peterson D. China’s system of oppression in Xinjiang: how it developed and how to curb it / https://www.brookings.edu/wp-content/uploads/2020/09/FP_20200914_china_oppression_xinjiang_millward_peterson.pdf], Данные акты свидетельствуют о стремлении официального Пекина решить проблему, используя метод устранения внешней идеологии в лице «исламской религии».
Что касается Внутренней Монголии, то она является самым полиэтничным автономным районом Китая, в котором проживает 55 этнических групп (исключение составляет тибетская народность лоба). Согласно данным переписи населения Китая 2010 г., около 80% составляют ханьцы, и только 17 с небольших процентов – монголы. Сегодня этническая идентичность местного населения интерпретируется как часть общей китайской национальной, что основывается на связях китайцев и монголов еще с древних времен. Так, монгольская династия Юань входит в летопись непрерывной истории китайской цивилизации, а Чингисхан признан Пекином не только «победоносным героем монгольского народа» и «влиятельной фигурой в мировой истории», но также китайским историческим деятелем и одним из национальных символов многонациональной «китайской нации» [Wang Anran. Ethnic Identity, Modern Nationhood, and the Sino‐Mongolian Contention over the Legacy of Chinggis Khan //Studies in Ethnicity and Nationalism. 2016. Vol. 16, №. 3. РР. 357-377], что демонстрирует интеграцию монгольской идентичности в общекитайскую.
Как отмечает сингапурский исследователь Anran Wang, «внутренние монголы воспринимают эту официальную риторику неоднозначно». С одной стороны, их радует, что их национальный герой почитается китайцами, с другой – они недовольны тем, что их культурное наследие было присвоено китайским правительством. Помимо этого, эксплуатация ресурсов данного района, которая не приносит выгоду монголам, также способствует зарождению недовольств. АРВМ является вторым источником угля в Китае, однако горнодобывающая промышленность становится причиной вредных выбросов, которые пагубно отражаются на окружающей среде.
Следует также отметить и такой немаловажный факт, как поощрение переселения сельского населения в городские районы, что, также оказывает влияние на размывание этнической культуры. Помимо традиционного образа жизни, монголы постепенно теряют и свой язык, что обусловлено внедрением стандартного китайского языка как языка обучения, а также демографическим дисбалансом, который привел к преобладанию ханьского китайского языка на рынке труда [Han E. From domestic to international: the politics of ethnic identity in Xinjiang and Inner Mongolia //Nationalities Papers. 2011. Vol. 39, №. 6. PР. 941-962].
Аналогичная проблема постепенной утери этнического языка наблюдается и в ТАР, который представляет туристический интерес как для отечественных, так и для зарубежных путешественников благодаря своим уникальным природным пейзажам и культурным памятникам, среди которых буддийские монастыри, составляющие ключевую часть национальной идентичности тибетцев. Вместе с тем, как отмечает Kate Saunders, журналист онлайн-журнала «Diplomat media», «Китай давно рассматривает преданность тибетцев Далай-ламе и их мирное выражение религиозной идентичности как опасный вирус» [Saunders K. China’s Hidden Crackdown in Tibet / https://thediplomat.com/2020/04/chinas-hidden-crackdown-in-tibet/, 22.04.2020]. Если в 60-х годах ХХ в. было разрушено большое количество монастырей, то теперь, для борьбы против инакомыслия, они находятся под государственным наблюдением, а жители подвергаются политическому перевоспитанию. При этом следует отметить, что монастыри в Тибете всегда играли политическую роль, а сами монахи являются главными организаторами протестов против иммиграции китайцев и государственного контроля.
К тому же беспорядки в Лхасе и взрывы в Тибете накануне Олимпиады-2008 в Пекине, также способствовали «затягиванию гаек» в отношении тибетцев, что в тоже время дало новый толчок для формирования «сообщества китайской нации», даже несмотря на то, что международные организации рассматривают этническую политику Китая как насильственную ассимиляцию с характерным нарушением прав человека.
Другим фактором активизации стратегии «чжунхуа миньцзу» («китайская нация»), является рост темпов глобализации, что значительно повлияло на активность и масштабность международных взаимодействий не только в сфере экономики и культуры, но и информации, которая способствует расширению влияния международных факторов на внутренние этнические отношения отдельных государств, как, например, поддержка тех или иных этнических групп в концептуализации их коллективных действий за свои права, и обоснование их политической активности в части требования большего количества прав, автономии или даже полного отделения. Для более масштабного влияния, помимо этнического аспекта, сегодня также часто используются различия систем ценностей и религиозных убеждений, которые позволяют проводить активную вербовку радикально настроенных элементов по всему миру. Как следствие, религия, особенно Ислам, стала восприниматься как главная причина экстремистских и террористических действий и угроза безопасности Поднебесной.
Следует признать, что в Китай беспокоит внешняя поддержка внутренних этнических групп Синьцзяна, Тибета и Внутренней Монголии, поскольку в прошлом он уже сталкивался с этим (1930-1970 гг.) и это всегда провоцировало дестабилизацию в стране. Опасаясь повтора внешнего влияния на наиболее отличные от ханьцев этнические группы во Внутренней Монголии, Тибете и Синьцзяне, когда отношения Китая с США, Индией обостряются, КПК объявила войну против ««трех злых сил» – экстремизма, терроризма, сепаратизма. Однако репрессивные методы китайских властей вызвали негодование во всем мире, оправдывая синофобию среди населения стран как Востока, так и Запада, что отразилось в зарубежных СМИ, которые прямо или косвенно обвинили Китай в геноциде.
В свою очередь Китай оправдывает свои действия тем, что задержанные мусульмане (в случае Синьцзяна), направленные в концентрационные лагеря, по официальной версии Пекина, проходят курсы перевоспитания и профессионального обучения, и после освобождения или «успешного окончания курсов» их «из лагерей переводят в промышленные парки и деревенские фабрики, где они будут производить текстиль и одежду для компаний, получающих государственные субсидии на их трудоустройство» [Millward J., Peterson D. China’s system of oppression in Xinjiang: how it developed and how to curb it / https://www.brookings.edu/wp-content/uploads/2020/09/FP_20200914ю-_china_oppression_xinjiang_millward_peterson.pdf]. Аналогичные ответы даются и по поводу репрессий в автономных районах Тибета и Внутренней Монголии. К тому же, согласно официальным заявлениям КНР, программа перевоспитания также включает в себя борьбу с бедностью и безработицей, что благоприятно скажется в процессе дальнейшей социализации национальных меньшинств в рыночную экономику Поднебесной. Искоренение бедности, в свою очередь, гарантирует получение «обязательного образования, базового медицинского обслуживания, безопасного жилья».
Так, в рамках решения «проблемы Синьцзяна» экспертами предлагаются различные способы. Например, R.F. Al Riyami предлагает Китаю использовать федеративную систему, которая предоставила бы «уйгурам автономию и свободу, а Китаю возможность деэскалации конфликта и влияния на Синьцзян с помощью определенной политики». Кроме того, она отмечает, что данный конфликт был основан на взаимном культурном недопонимании и «невосприимчивости правительства к требованиям, дискриминации и нарушений прав человека». Поэтому эта проблема также требует применения программы для предотвращения повторного ухудшения ситуации, в качестве которой R.F. Al Riyami предлагает провести различные «культурные кампании для ознакомления людей с различными этническими группами и поощрения терпимости, а также организовать благотворительные программы для улучшения финансовых и жилищных условий бедных» [Al Riyami R.F. Resolving the Issue of Xinjiang / https://www.researchgate.net/publication/329591391_Resolving_the_Issue_of_Xinjia].
Однако Китай продолжает ассимиляционную этнополитику в отношении национальных меньшинств автономных районов, проводя «демографическую трансформацию через перемещение населения и развитие инфраструктуры, а также социальные трансформации, религиозный контроль и культурное разрушение/искажение» [Han E. From domestic to international: the politics of ethnic identity in Xinjiang and Inner Mongolia //Nationalities Papers. 2011. Vol. 39, №. 6. PР. 941-962]. Если Среди трех основных «проблемных» автономных районов Китая наиболее активную политическую позицию противостояния КПК занимает Синьцзян и Тибет, то Внутренняя Монголия менее активна. Китайский исследователь данной проблемы Enze Han объясняет это отсутствием внешней поддержки. Понимая глубину влияния внешних сил на внутреннюю ситуацию, Китай предлагает новую модель международных отношений и объявляет конфликт между партией и меньшинствами внутренними отношениями, в которые никто не должен вмешиваться.
С одной стороны, можно понять стремление Китая узаконить территориальный, политический, социальный и религиозный контроль над своими гражданами, с другой стороны, «суверенные притязания Китая на Тибет или Синьцзян, которые узаконивают использование дегуманизации, секьюритизации, милитаризации и насилия» над людьми, вызывают беспокойство. Кроме того, в современном Китае «даже официальные источники переходят от описания этнического плюрализма в пользу явно ханьскоцентристского видения однородного Китая», а «колониалистские и ассимиляционистские тенденции лежали в основе самого раннего правления КНР и даже китайских националистов» [Millward J., Peterson D. China’s system of oppression in Xinjiang: how it developed and how to curb it / https://www.brookings.edu/wp-content/uploads/2020/09/FP_20200914_china_oppression_xinjiang_millward_peterson.pdf]. Это видно из предложенных теорий и концепций китайских националистов ХХ века Лянь Цичао, Сунь Ятсена, Фэй Сяотуна и других, которые ввели в употребление термин «чжунхуа миньцзу». К примеру, Лянь Цичао выделял ассимиляционный характер ханьского этноса, а также отводил ему роль главного двигателя прогресса. Фэй Сяотун также указывал, что принцип ханьской группы заключается в том, чтобы более развитые группы помогали слаборазвитым, предоставляя им экономические и культурные средства, а взгляд Сунь Ятсена на «китайскую нацию» заключался в унитарности и интегрированности народа на основе ассимиляции и даже в возрождении Китая путем «изгнания этнических меньшинств» («驱逐鞑虏，恢 复中华»).
Причиной признания существования остальных этносов как составной части Китая в начале зарождения КНР заключалась в необходимости сохранения целостности территории, так как «изгнание этнических меньшинств» и «создание единого ханьского национального государства» означало бы, что «маньчжурские, монгольские, хуэйские и тибетские народы также могут создавать свои собственные национальные государства». В результате, Сунь Ятсен выбрал «ханьский национализм», который подразумевал ассимиляцию маньчжурских, монгольских, хуэйских, тибетских и других этнических групп с ханьцами в качестве центра, и создание новой «великой китайской нации».
Таким образом, концепция «Китайское национальное сообщество («сообщество китайской нации»), это политический концепт, который заключается в долгосрочном процессе ассимиляции национальных меньшинств Поднебесной ханьским этносом и, как результат, формирование единой нации с единой национальной идентичностью, как в культурном, так и в политическом плане. Однако, Китаю, на пути к «китайской мечте» и «возрождению великой китайской нации», предстоит решить ещё немало важных проблем (экологические, демографические, социальные, этнические и др), взаимозависимость решения которых с легитимностью КПК и формированием сильной национальной идентичности очевидна. Но, несмотря на то это, следует все же признать, что на современном этапе Поднебесная находится на пике своего экономического развития, что позволяет ей вносить вклад в мировое развитие и играть одну из ведущих ролей в международных отношениях [См.: Нуржаева А.М. Особенности формирования «китайской идентичности» в условиях глобализации: этнополитика и социальная практика. Дисс. на соискание степени доктора философии (PhD). Алматы, 2021].
